Неточные совпадения
Княгиня же, со свойственною женщинам привычкой обходить
вопрос, говорила, что Кити слишком молода, что Левин ничем не показывает, что имеет серьезные намерения, что Кити не имеет к нему привязанности, и другие доводы; но не говорила главного, того, что она ждет лучшей партии для
дочери, и что Левин несимпатичен ей, и что она не понимает его.
Она слышала от самой Амалии Ивановны, что мать даже обиделась приглашением и предложила
вопрос: «Каким образом она могла бы посадить рядом с этой девицейсвою
дочь?» Соня предчувствовала, что Катерине Ивановне как-нибудь уже это известно, а обида ей, Соне, значила для Катерины Ивановны более, чем обида ей лично, ее детям, ее папеньке, одним словом, была обидой смертельною, и Соня знала, что уж Катерина Ивановна теперь не успокоится, «пока не докажет этим шлепохвосткам, что они обе» и т. д. и т. д.
— Я спросила у тебя о Валентине вот почему: он добился у жены развода, у него — роман с одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это —
вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта история затеяна с расчетом на дурака. Она —
дочь помещика, — был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством. Остались две
дочери, эдакие, знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», — поют, играют, ну и все прочее.
Поболтав с
дочерью, с Климом, он изругал рабочих, потом щедро дал им на чай и уехал куда-то, а Лидия ушла к себе наверх, притаилась там, а за вечерним чаем стала дразнить Таню Куликову
вопросами...
Его отвлекали, кроме его труда, некоторые знакомства в городе, которые он успел сделать. Иногда он обедывал у губернатора, даже был с Марфенькой, и с Верой на загородном летнем празднике у откупщика, но, к сожалению Татьяны Марковны, не пленился его
дочерью, сухо ответив на ее
вопросы о ней, что она «барышня».
В заключение адвокат в пику товарищу прокурора заметил, что блестящие рассуждения господина товарища прокурора о наследственности, хотя и разъясняют научные
вопросы наследственности, неуместны в этом случае, так как Бочкова —
дочь неизвестных родителей.
Теперь третий
вопрос: что делать с мерзавкою и подлецом; с
дочерью и непрошенным зятем?
Этот страшный
вопрос повторялся в течение дня беспрерывно. По-видимому, несчастная даже в самые тяжелые минуты не забывала о
дочери, и мысль, что единственное и страстно любимое детище обязывается жить с срамной и пьяной матерью, удвоивала ее страдания. В трезвые промежутки она не раз настаивала, чтобы
дочь, на время запоя, уходила к соседям, но последняя не соглашалась.
Но положение поистине делалось страшным, когда у матери начинался пьяный запой. Дом наполнялся бессмысленным гвалтом, проникавшим во все углы; обезумевшая мать врывалась в комнату больной
дочери и бросала в упор один и тот же страшный
вопрос...
Между прочим, и по моему поводу, на
вопрос матушки, что у нее родится, сын или
дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед — дело было за чаем, который он пил с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
К сожалению, помещичьи
дочери играли в этих воспитательных заботах крайне второстепенную роль, так что даже и
вопроса о сколько-нибудь сносном женском образовании не возникало.
— Конечно, конечно… Виноват, у вас является сам собой
вопрос, для чего я хлопочу? Очень просто. Мне не хочется, чтобы моя
дочь росла в одиночестве. У детей свой маленький мир, свои маленькие интересы, радости и огорчения. По возрасту наши девочки как раз подходят, потом они будут дополнять одна другую, как представительницы племенных разновидностей.
На мой
вопрос, женат ли он, молодой человек отвечает, что за ним на Сахалин прибыла добровольно его жена с
дочерью, но что вот уже два месяца, как она уехала с ребенком в Николаевск и не возвращается, хотя он послал ей уже несколько телеграмм.
К этому прибавляли, в виде современной характеристики нравов, что бестолковый молодой человек действительно любил свою невесту, генеральскую
дочь, но отказался от нее единственно из нигилизма и ради предстоящего скандала, чтобы не отказать себе в удовольствии жениться пред всем светом на потерянной женщине и тем доказать, что в его убеждении нет ни потерянных, ни добродетельных женщин, а есть только одна свободная женщина; что он в светское и старое разделение не верит, а верует в один только «женский
вопрос».
— Но своего, своего! — лепетал он князю, — на собственное иждивение, чтобы прославить и поздравить, и угощение будет, закуска, и об этом
дочь хлопочет; но, князь, если бы вы знали, какая тема в ходу. Помните у Гамлета: «Быть или не быть?» Современная тема-с, современная!
Вопросы и ответы… И господин Терентьев в высшей степени… спать не хочет! А шампанского он только глотнул, глотнул, не повредит… Приближьтесь, князь, и решите! Все вас ждали, все только и ждали вашего счастливого ума…
Несмотря на все возражения супруга и
дочерей, она немедленно послала за Аглаей, с тем чтоб уж задать ей последний
вопрос и от нее получить самый ясный и последний ответ.
…Сегодня известие: А. И. Давыдова получила разрешение ехать на родину. Летом со всей семьей будет в доме Бронникова. Таким образом, в Сибири из приехавших жен остается одна Александра Васильевна. Ей тоже был
вопрос вместе с нами. Я не знаю даже, куда она денется, если вздумают отпустить. Отвечала, что никого родных не имеет, хотя я знаю, что у нее есть сестра и замужняя
дочь.
— Да ведь ты сам знаешь, что она
дочь князя, — отвечал он, глядя на меня с какою-то злобною укоризною, — ну, к чему такие праздные
вопросы делать, пустой ты человек? Главное не в этом, а в том, что она знает, что она не просто
дочь князя, а законнаядочь князя, — понимаешь ты это?
Молодой прокурор, решившийся в последнее время кончить свою танцевальную карьеру и жениться именно на
дочери губернского предводителя, тоже вошел к управляющему губерниею с
вопросом, по какому именно делу содержится в тюремном замке арестант, коллежский советник, князь Иван Раменский и в какой мере важны взводимые на него обвинения.
Фрау Леноре начала взглядывать на него, хотя все еще с горестью и упреком, но уже не с прежним отвращением и гневом; потом она позволила ему подойти и даже сесть возле нее (Джемма сидела по другую сторону); потом она стала упрекать его — не одними взорами, но словами, что уже означало некоторое смягчение ее сердца; она стала жаловаться, и жалобы ее становились все тише и мягче; они чередовались
вопросами, обращенными то к
дочери, то к Санину; потом она позволила ему взять ее за руку и не тотчас отняла ее… потом она заплакала опять — но уже совсем другими слезами… потом она грустно улыбнулась и пожалела об отсутствии Джиован'Баттиста, но уже в другом смысле, чем прежде…
Людмила некоторое время не отвечала. Старуха с прежним выражением в лице и в какой-то окаменелой позе стояла около кровати
дочери и ожидала ответа ее. Наконец Людмила, не переставая плакать, отозвалась на
вопрос матери...
Какую вы пользу извлекли из всех этих попечений, этих издержек — это другой
вопрос; но я имел право думать… мы с Анной Васильевной имели право думать, что вы по крайней мере свято сохраните те правила нравственности, которые… которые мы вам, как нашей единственной
дочери… que nous vous avons inculques, которые мы вам внушили.
На столе запылал кофейник, и генеральша обратилась к
дочерям с
вопросом, чего кому хочется.
После ссоры с Фомой Маякин вернулся к себе угрюмо-задумчивым. Глазки его блестели сухо, и весь он выпрямился, как туго натянутая струна. Морщины болезненно съежились, лицо как будто стало еще меньше и темней, и когда Любовь увидала его таким — ей показалось, что он серьезно болен. Молчаливый старик нервно метался по комнате, бросая
дочери в ответ на ее
вопросы сухие, краткие слова, и, наконец, прямо крикнул ей...
И среди таких-то толков о самой княгине возникал
вопрос: каково с нею жить ее бедной
дочери, молодой девушке, еще почти ребенку, воспитанному совсем в иных понятиях?
Прошло с четверть часа. Зарецкой начинал уже терять терпение; наконец двери отворились, и толстый немец, с прищуренными глазами, вошел в комнату. Поклонясь вежливо Зарецкому, он повторил также на французском языке
вопрос своей
дочери...
— Но это не ответ, князь, на мой
вопрос. Я прошу вас отвечать положительно; подтвердите, сейчас же подтвердите здесь, при всех, что вы делали давеча предложение моей
дочери.
С тех пор как я страдаю бессонницей, в моем мозгу гвоздем сидит
вопрос:
дочь моя часто видит, как я, старик, знаменитый человек, мучительно краснею оттого, что должен лакею; она видит, как часто забота о мелких долгах заставляет меня бросать работу и по целым часам ходить из угла в угол и думать, но отчего же она ни разу тайком от матери не пришла ко мне и не шепнула: «Отец, вот мои часы, браслеты, сережки, платья…
Танцующая в одной кадрили с
дочерью, охотница до танцев не стеснялась отвечать на ехидные подчас
вопросы: «А где же Адриан Иванович?».
Меня же все занимал
вопрос: что он, собственно, хотел сказать своей
дочери? Простить ли он ее хотел или проклясть? Я решил наконец, что — простить.
Она хотела уходить, но в это время вошла
дочь и подошла поздороваться. Он так же посмотрел на
дочь, как и на жену, и на ее
вопросы о здоровье сухо сказал ей, что он скоро освободит их всех от себя. Обе замолчали, посидели и вышли.
Старуха сначала смеялась над новой проделкой зятя, но
дочь плакала, и материнское сердце снова не вытерпело: она решилась объясниться с Сергеем Петровичем, но сей последний на все ее
вопросы не удостоил даже и ответить и продолжал сбирать свои вещи.
Откуда в самом деле у
дочери таких родителей, видящей вокруг себя все то, что выше описано, может родиться наклонность [к самым радикальным
вопросам,] к пытливой, не детски-серьезной думе о жизни и ее условиях?
Когда мой дед, А. Д. Мейн, поставил ее между любимым и собой, она выбрала отца, а не любимого, и замуж потом вышла лучше, чем по-татьянински, ибо «для бедной все были жребии равны» — а моя мать выбрала самый тяжелый жребий — вдвое старшего вдовца с двумя детьми, влюбленного в покойницу, — на детей и на чужую беду вышла замуж, любя и продолжая любить того, с которым потом никогда не искала встречи и которому, впервые и нечаянно встретившись с ним на лекции мужа, на
вопрос о жизни, счастье и т.д., ответила: «Моей
дочери год, она очень крупная и умная, я совершенно счастлива…» (Боже, как в эту минуту она должна была меня, умную и крупную, ненавидеть за то, что я — не его
дочь!)
Этого не спросил, спросил — другое. Первым его
вопросом, первым
вопросом моей исповеди было: «Ты чертыхаешься?» Не поняв и сильно уязвленная в своем самолюбии признанно умной девочки, я, не без заносчивости: «Да, всегда». — «Ай-ай-ай, как стыдно! — сказал батюшка, соболезнующе качая головой. — А еще
дочь таких хороших богобоязненных родителей. Ведь это только мальчишки — на улице…»
Цель
вопросов состояла в том, чтоб узнать от пленницы: кто внушил ей мысль принять на себя имя
дочери императрицы Елизаветы Петровны и с кем по этому поводу находилась она в сношениях.
— Доманский беспрестанно приставал ко мне с своими несносными
вопросами: правда ли, что я
дочь императрицы? Он надоел мне, и, чтоб отделаться от него, быть может, я и сказала ему в шутку, что он теперь говорит. Теперь я хорошенько не помню.
Князь Голицын показал ей допрос Доманского, где тот признался, что на его
вопросы об ее происхождении она несколько раз отвечала ему, что она
дочь императрицы Елизаветы.
Он имел в виду единственно разъяснение двух
вопросов: кто подал ей мысль «всклепать на себя имя»
дочери императрицы Елизаветы Петровны и с кем она по сему предмету находилась в сношениях?
Это было вполне корректно, но нам тогда казалось, что для такого радикальномыслящего человека, как Герцен, можно бы и не делать"щекотливого
вопроса"из своих совершенно законных отношений к женщине, с которой он жил в настоящем браке и имел от нее
дочь.
— Сказав «ей», — поправился он, — я допустил неточность, моя
дочь не нуждается в вашем состоянии, у нее есть свое — предназначенное ей в приданое, но она носит под сердцем вашего ребенка. Ограждая его-то интересы, я и возбудил этот для меня неприятный денежный
вопрос.
Этот
вопрос княгиня Васса Семеновна разрешила отрицательно, с любовью и материнскою гордостью смотря на свою красавицу
дочь, дивный цвет лица которой особенно оттенялся черным платьем.
Возникал теперь
вопрос: что говорил ему умирающий? Несомненно было одно, что Егор Никифоров знал об отношениях
дочери Толстых к убитому вблизи высокого дома молодому человеку.
— Все, все мне известно до подноготной, — перебила хитрая маркитантша, — я хотела только испытать тебя,
дочь моя. Еще один
вопрос. За несколько десятков миль отсюда слышала я вчера вечером, что
дочь кастеляна Лота выходит замуж?
— Что, как она? — было первым
вопросом, который задал князь Василий по возвращении домой, пройдя тотчас же в комнаты
дочери.
— По разуму вещей это так, — согласился он. — Но все же надо действовать пока осторожнее… Чтобы разрешить
вопрос о их взаимных чувствах, я на днях познакомлю их. У Владимира нет отца, нет даже, кроме меня, покровителя, за него некому заслать сватов, так я сам буду его сватом перед самим собою и моей
дочерью…
Надо заметить, что всегда, когда разговор между ею и
дочерью касался Татьяны Берестовой, а это случалось почти каждый день, княгиня Васса Семеновна непрестанно боялась, что ее
дочь задаст ей
вопрос о причине такого необычайного сходства между ней, княжной, и ее дворовой девушкой.
Что касается Петра Иннокентьевича, то
вопрос: забыл ли он свою
дочь или же раскаивался, что выгнал ее из дома — не мог решить даже такой близкий к нему человек как Гладких.
Старый князь был один со своими думами о
дочери. Он никому не решился бы поверить их, даже Сигизмунду Нарцисовичу, мнения которого он спрашивал по каждому, даже мелочному, хозяйственному
вопросу. Ему казалось, что в этих его видах на богача-князя все-таки скрывается корысть, что Кржижановский взглянет на него своими черными глазами, какими, по мнению князя Ивана Андреевича, обладал его друг, и ему, князю, будет совестно.
Первое время это только ужаснуло его. Он — старик, загубит молодую жизнь. Разве Аленушка может любить его иною любовью, как только любовью
дочери? На этот
вопрос он с болью сердца отвечал сам себе отрицательно.